Звук намоленный, Звук живой

— Николай Сергеевич, как вы оцениваете состояние церковной музыки сегодня?
— Сегодня меня больше всего волнует вопрос об упорядочении изданий. Только после этого мы сможем рассуждать о том, в каком состоянии у нас церковная музыка. Да в бесхозном! Вот это бесхозное состояние и нужно как-то прекращать. Сегодня исполнение церковной музыки часто выходит за рамки церковного богослужебного употребления, поэтому очень многое из современной церковной музыки недопустимо петь в церкви. В таких случаях я всегда вспоминаю старые церковные ноты, где всегда было написано: «Пение за богослужением разрешается», духовный цензор — архимандрит такой-то. Я считаю, что при издании новых церковных произведений обязательно должно быть церковное благословение на исполнение, потому что и автор, и произведение могут быть очень грамотными, очень интересными, но — дозволяется ли это петь за церковным богослужением?.. Например, композитор Георгий Свиридов написал несколько сочинений для Православной Церкви и, якобы, для исполнения за богослужением. Но их невозможно исполнять за богослужением! По моему мнению, бывает такая духовная музыка, которая может звучать только в концертном исполнении, но никак ни в храме Божием. Каждое новое богослужебное произведение того или иного автора должно быть опробовано в духовных концертах, публикацией в церковной прессе, сверено с церковным мнением — иначе всерьез разговаривать о современной богослужебной музыке невозможно.
— Что для вас главное как для церковного регента?
— Я считаю, что современная церковная музыка должна продолжить те великие традиции, которые оставили нам предыдущие композиторы. Вся наша церковная практика целиком и полностью связана с традицией. Люди целый год ждут, чтобы на Рождество Христово спели Аллеманова «Христос рождается», а на Святую Пасху — «Да воскреснет Бог» Бортнянского.
— Кого из церковных регентов вы бы выделили сегодня?
— Я очень уважаю всех, кто профессионально занимается русской церковной музыкой и регентским делом, тех, кто на своем регентском месте сам, в силу своих возможностей, определяет, что годится, а что нет, какое направление правильное. Как раз недавно в вашей уважаемой газете было два больших интервью с регентами Алексеем Пузаковым из церкви святителя Николая в Толмачах и Анатолием Гринденко. Так вот, они придерживаются полярных мнений, и мне хотелось бы подробнее остановиться на этом вопросе. Алексей Пузаков занят серьезной музыкой. Он, например, считает, что после смерти незабвенного нашего учителя и друга регента Николая Матвеева он первым исполнил «Литургию» П.И. Чайковского, но в этом он, к сожалению, заблуждается. Хорошо само по себе его серьезное отношение, профессионализм, но самое главное то, что хор концертирует. А концертное исполнение иногда резко отличается от пения в церкви. В церкви за богослужением и на концерте решаются совершенно разные задачи, как бы мы ни хотели приблизить одно к другому, и настроение хора разное. И это великая заслуга регента, если он поет церковные произведения на духовных концертах именно так, как он пел бы их в церкви. Я в своей деятельности всегда стремился и стремлюсь именно к этому.
Анатолия Гринденко, несомненно, уважаемый музыкант, призывает нас петь только древние распевы в их монастырском изложении. Мне бы хотелось сказать, что это совершенно невозможно да и не нужно. Монастырское пение прекрасно сочетается с монастырскими стенами и с поющими монастырского звания. Если всерьез говорить о древних распевах в истинном изложении, то можно с уверенностью сказать, что найдутся любители и ценители таковых, если они будут звучать в церкви постройки XVI—XVII столетия. Тогда они будут гармонично сочетаться с архитектурой и иконописью того времени.
Было бы удивительно, если бы какому-то «любителю старины» вдруг пришло бы в голову расписать фресками XII—XIII века церкви XVIII—XIX столетий. Несуразность и несоответствие будут налицо. В церкви все должно подчиняться общей гармонии, не забывая о главном — молитве сегодняшнего человека.
 — Какие, на ваш взгляд, задачи у церковного хора?
— Задача любого церковного хора — молитва, то, чему в храме Божием служит все, начиная с архитектуры, звона, прикладного искусства и иконописи — родной сестры церковного пения. То что мы поем — это звук живой, звук, который передается из столетия в столетие, звук намоленный. Мы должны прежде всего способствовать настрою человеческой души для обращения к Богу. Это самое главное. Регент должен хорошо понимать, какими средствами, что и как можно спеть. Пение в сельском приходе должно отличаться от пения в столичных храмах, кафедральных соборах, где прихожане — это по большей части та взыскательная интеллигенция, о которой говорит в своих Посланиях Святейший Патриарх. Мы должны приводить людей в духовную настроенность на молитву и, сообразуясь с этим, каждый раз строить репертуар так, как строит, скажем, архитектор церковь. Сегодняшний прихожанин совершенно не похож на прихожанина XVII—XIX века. Раньше приходы сильно отличались друг от друга, имели свое лицо. Например, в церковь святого Пимена Великого в Москве, где пели монашествующие, ходили те, у кого душа лежала к монашескому пению. Если раньше церковь Иоанна Крестителя на Красной Пресне была приходом рабочего люда, то там звучали произведения, созвучные их умонастроению. В храм Преображения Господня с чтимой иконой «Всех Скорбящих Радосте» ходила только интеллигенция, которая знала, для чего она идет. И я считаю, что эта многокрасочность — от классики до народного пения — нужна, только службу надо от начала до конца петь в одном стиле. Поэтому я не согласен с А.Гринденко, который говорит, что нужно полностью отойти от классики — якобы, очень чувственной. Но ведь чувства и обязаны быть направлены к духовности!
Я, например, очень не люблю древние распевы в мирском исполнении, то есть монастырского пения мирских людей, потому что у них другая жизнь и духовность, не монашеская. Естественно, когда мы тянемся к монастырскому пению, мы пойдем в монастырь, где совершенно другая жизнь. Монахи поют иначе даже те произведения, которые кажутся нам достаточно простыми и, может быть, повторяющимися по распевам. Я считаю, что если уж мы начали петь по стилю XVII века, мы должны выдержать этот стиль до конца службы, а если по XVIII веку, так по восемнадцатому. Никак нельзя вычеркивать из нашей истории XVIII век. Да, в этой музыке, несомненно, есть итальянское влияние. Но куда ездили на учебу те же Бортнянский и Березовский? Можно взять то лучшее, что они привезли в Россию, что получило русскую интонацию, как и наша вера, пришедшая к нам из Византии. Самое главное: в церкви все должно петься церковно.
— Что, на Ваш взгляд самое главное в музыкальной подготовке регента сегодня? Насколько глубоко регенту необходимо знать традиции светской классической музыки?
— Безусловно, светское музыкальное образование, хотя бы в виде музыкального училища по духовно-хоровому факультету после музыкальной школы, необходимо каждому церковному регенту, потому что сейчас очень многие ремесленники пришли на регентские места. Поется всюду приблизительно один и тот же репертуар или плохо поется русская церковная классика. Уж если что-то петь, то петь надо только как следует. Чтобы человек, пришедший в храм Божий, не оскорбился душой, слушая это пение. Чтобы пение всегда помогало молиться и священнослужителям, и молящимся. Я считаю, что церковный регент должен быть обязательно верующим человеком, пришедшим в Церковь не вчера и желательно из церковной семьи, знающий Церковь с детства.
— Отличается ли пение церковных хоров сегодня от пения прошлых лет?
— После 1917 года положение с церковным пением и с церковными хорами у нас всегда было тяжелое, а стало еще хуже. Потому что раньше в духовных школах был вступительный экзамен по пению. Теперь иногда священники или дьяконы не могут сделать даже возглас в тон. А это обязательно, потому что в Церкви все должно быть в гармонии от начала до конца. Богослужение, кроме молитвы, состоит из чтения и пения, поэтому все должно соответствовать тем гармоническим правилам, которые заложены в Церкви.
— Исполняет ли ваш хор нецерковную музыку?
— Да, на концертах мы поем и русскую классику.
— Как вы относитесь к концертам в храмах?
— Негативно. Считаю, что даже для духовных концертов лучше выбирать концертные залы, так как церкви изначально предназначены для молитвенного общения с Богом. И только если найти зал для духовного концерта невозможно, такое исполнение допустимо. Но тогда церковные песнопения должны звучать так же, как за богослужением. Мне всегда неудобно, когда в храме раздаются аплодисменты. Когда мы выезжали в Италию, в Милан (а там очень взыскательные музыканты), я в своих концертах основополагающим для себя моментом считал исполнение наших церковных произведений именно так, как они поются в наших храмах. И мне было лестно, когда в итальянской прессе о наших концертах писали, что под эту музыку можно молиться. В Милане мы пели в католических храмах, которым по 500 лет.
— Расскажите о вашем хоре.
— Наш хор был организован в 1998 году по благословению Святейшего Патриарха, в качестве правого хора Храма Христа Спасителя. В 2000 году по приглашению монахов Францисканского ордена и при содействии Министерства культуры РФ мы отправились петь в Италию. Тогда это был соборный хор. В прошлом году мы получили почетное звание Патриаршего хора. Хотя вообще-то наш хор не является концертным, он практически только церковный хор. И я этим очень горжусь. Я считаю, что церковному хору место в церкви. Мне кажется, что лучший результат, которого мы можем достигнуть на концерте, это чтобы после концерта люди захотели прийти в храм Божий. Мы поем всю церковную классику и обработки наших великих русских композиторов — это и основополагающий знаменный распев, и другие старинные и монастырские распевы.
Мы обязательно должны сочетать исполнение русской церковной классики, начиная с XVII века, с исполнением наших основополагающих древних распевов — как в их оригинальном виде, так и в обработке для смешанного хора такими композиторами, как Александр Кастальский или Павел Чесноков. Они сумели правильно и очень деликатно гармонизовать как знаменный распев, так и другие. Это кладезь сокровищ. К этому кладезю пришли именно после того, как попробовали итальянское и немецкое влияние. И вот эти истоки нам нужно развивать и поддерживать, и воспитывать на них народ, но давая ему представление и о том, что кроме них существует и другое пение, навсегда связанное с русской историей.
 — Вы потомственный регент и ваша семья давно связана с Московской Патриархией...
— Да, мой дядя и крестный, Алексей Иванович, был заслуженным профессором Московской духовной академии. Он был среди тех, кто возрождал московские духовные школы, когда это стало возможным. В 1950 году он издал первый учебник по литургике — «Чинопоследования Божественной литургии». На его учебниках воспитаны целые плеяды русских священнослужителей, архиереев и даже глав Поместных Церквей. Мой отец, Сергей Иванович, правил богослужения в Крестовых (домовых) церквах патриарха Алексия I, сочетая регентское дело с другими ответственными постами в Московской Патриархии. Отец и дядя более 40 лет проработали в Московской Патриархии, неся все тяготы и лишения, которым подвергалась Русская Православная Церковь. Дед мой был протодиаконом и регентом в церкви пророка Божия Илии в Черкизово. Это, можно сказать, наше родовое место. Я регент в третьем поколении.
— В 80-х годах вы пели у знаменитого регента Виктора Степановича Комарова. Какие воспоминания о нем у вас остались, есть ли подобные ему таланты сегодня?
— В.С. Комаров был очень способный, энергичный, музыкально одаренный, искренне верующий человек, который любил церковное пение и знал его. По профессии он был врач гомеопат. Со своим искрометным талантом он дошел до регентского поста в Богоявленском соборе при патриархе Алексии I и протопресвитере Николае Колчицком. Я с 5(6 лет пел в Крестовых церквах патриарха Алексия I, а летом — у нас в Черкизове. Все праздники, которые патриарх служил в своем кафедральном Елоховском Богоявленском соборе, мы, конечно, посещали, ходили слушать хор Комарова и молились. Он нам очень нравился. Именно слушая хор Комарова, я и захотел стать регентом. Много позже я понял, что Николай Матвеев более профессионально исполняет и более профессионально руководит хором. Но тогда для нас Виктор Степанович Комаров был самым большим мастером, и к тому же у него многое получалось в том стиле, который нравился церковному руководству. Виктор Степанович пел и классику, и произведения другого характера, пел и знаменный распев. Именно у него я и получал начатки практических регентских знаний, учась на дирижерско-хоровом факультете Музыкального училища имени Гнесиных, я с удовольствием пел и смотрел на него. Там я начинал постигать церковные произведения для смешанного хора. Я любил этот хор с детских лет и всегда им и восхищался.
Сегодня начинающим регентам я могу пожелать, чтобы они старались продолжать великое дело русского церковного пения, понимая, что в церкви стоят не их воспитанники, которых они будут воспитывать на одном или на другом произведении, а люди, которые пришли прежде всего для того, чтобы помолиться Богу. Я бы пожелал им в своей работе умно сочетать и старинную музыку, и классику, и новые произведения. Непрестанно учиться, ибо профессия регента до конца не постигаема.
— Насколько Святейший Патриарх участвует в выборе музыки для пения в главном храме страны? Бывают ли пожелания с его стороны?
— Святейший Патриарх является настоятелем Храма Христа Спасителя и всегда внимательно относится к исполняемым нами произведениям, высказывая мне те или иные пожелания, которые немедленно учитываются. Наш хор успешно справляется с этой задачей, получая благодарность Святейшего Патриарха.