Возвращение в обитель

В моей трудовой книжке, отразившей этапы полувекового рабочего стажа, всего три записи: грузчик-такелажник шестого разряда завода внутришлифовальных станков, художник-реставратор высшей категории Всероссийского реставрационного центра, а затем заведующий отделом и ведущий научный сотрудник ГНИИ реставрации. Большая часть службы — восемь месяцев в каждом году — командировки в древнерусские города и работа в тамошних музеях.

Начиналось же мое посвящение в реставраторы — профессию, которую я считаю одной из самых интересных областей познания истории Отечества — в стенах Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке. Виктор Васильевич Филатов, читавший спецкурс по реставрации живописи на искусствоведческом отделении МГУ, почему-то решил предложить мне, студенту-вечернику, освоить вторую профессию во Всероссийском реставрационном центре. Выслушав мои возражения, сводившиеся к отсутствию художественного опыта, молодой, но прошедший войну и сохранивший на всю жизнь офицерскую выправку учитель заверил меня, что прилежание и любовь к древнерусскому искусству — главные составляющие в деятельности реставратора. «Художественные амбиции иногда даже мешают возрождению подлинных творений старых мастеров».

В алтаре Покровского храма — любимого детища св. княгини Елизаветы, основавшей Марфо-Мариинскую обитель, тогдашние руководители центра — директор С.П. Сидоров, один из специалистов, спасавших сокровища Дрезденской галереи, и ученый секретарь Ю.Э. Осмоловский — подписали мое заявление о приеме на работу, отнесясь ко мне вполне по-отечески. В этом же алтаре позднее Комиссия по аттестации присвоит мне высшую реставрационную категорию.

В.В. Филатов, заведовавший отделом темперной (древнерусской) живописи, вверил меня заботливым рукам Е.М. Кристи. О  таком учителе можно было только мечтать. Высокий профессионализм сочетался у Евгении Михайловны с необычайным тщанием при общении с бесценными шедеврами иконописи и чисто женским терпением при воспитании и обучении такого непростого субъекта, каким был ваш покорный слуга.

Четверть века, проведенные в Марфо-Мариинской обители, — лучшая часть моей жизни. Любимая работа, замечательные люди, трудившиеся рядом, живое ощущение монастырского прошлого, словно растворенного в самом воздухе обители. Тихая пешеходная Ордынка, утопавшая в густой зелени лип; почти первозданно сохранившееся Замоскворечье, по которому на велосипеде добирался я с Павелецкой набережной в альма-матер, вспоминаются мне теперь все чаще и чаще. Рядом Третьяковская галерея, где одна из главных знатоков иконописи, дочь владельца самых крупных дореволюционных иконописных магазинов Е.И. Силина — Н.Е. Мнева проводила с нами занятия по атрибуции древних иконных образов. Нередко водила она нас и в мастерскую П.Д. Корина, что рядом с Новодевичьим монастырем, знакомиться с уникальными иконами из его собрания. Потом, получив благословение мэтра, долгие вечерние часы проводил я в тишине уютного дома, описывая наиболее ценные экспонаты Коринской коллекции.

В отделе иконописи работали в основном преданные реставрации подвижники — от потомственных семей, уроженцев Палеха и Мстеры, до выпускников художественных институтов, профессионально-технических училищ и начинающих искусствоведов. Со многими из них я сошелся близко, разделяя не только рабочие заботы, но и подружившись по-настоящему. К сожалению, их остается все меньше и меньше. Годы и болезни берут свое. Были на Ордынке и люди, считавшие, что не они должны делу возрождения древней иконописи, а сами памятники обязаны им своим существованием. В любом раю найдется Вельзевул, способный и саму святость обратить в средство самовозвеличения.

Не везло нам с директорами. Все они были чиновники и пустобрехи с партбилетами, заменившими им совесть и любовь к порученному делу. Целую книгу можно написать об их деяниях, и, поверьте, она не уступит по остроте рассказов о мрачных нравах горе-начальников щедринскому «Городу Глупову». Один из таких «мудрецов» заставил дворника к 50-летию Октября спилить двуглавых орлов с ручек Покровского храма, а на следующий день вышел том истории русского декоративного искусства, где эти орлы красовались на репродукциях. Сей же «муж злой и глупый» уволил с работы художественного руководителя центра П.Д. Корина за нерегулярное появление на служебном посту. Другой шустрячок, начав свою карьеру с должности главного хранителя (при нем пропало немало икон, вывезенных северными экспедициями), дослужился до директора, потом пересел в кресло начальника главка в Министерстве культуры РФ и затем вместе со своим покровителем вице-премьером России В.Кочемасовым уехал работать в ГДР. Всплыл он после перестройки в качестве руководителя курсов, за несколько месяцев обучавших всех желающих профессии знатоков-антикваров и  превративших нынешний художественный рынок в барахолку, где за огромные деньги можно прикупить фальшачок пятой свежести.

Ушел я из милого Покровского храма на Ордынке во Всесоюзный институт реставрации из-за таких вот вельзевулов и глуповцев, поддерживаемых тогдашним министром культуры — сероватым квасным патриотом Ю.С. Мелентьевым.

Все у меня на новом месте сложилось прекрасно: одна Всесоюзная выставка реставрации, которую я курировал, вошла в историю отечественного искусства как явление знаковое. Но скучал я все время по монастырскому двору, рабочему отделу, где столы были расположены в трапезной, украшенной блестящей картиной М.В. Нестерова «Путь ко Христу». Тянуло меня к родному гнезду. Хотелось не просто заглянуть сюда на минутку, а прийти по делу и снова почувствовать поддержку стен, так мастерски выложенных А.В. Щусевым и расписанных М.В. Нестеровым. И Господь услышал мою просьбу.

В нынешнем году исполняется 100 лет со дня закладки св. княгиней Елизаветой Марфо-Мариинской обители. Ведутся грандиозные работы по воссозданию ее первозданного облика. Владыка Алексий, наместник Новоспасского монастыря, и настоятельница обители Наталия Молибога пригласили моего учителя В.В. Филатова и меня проконсультировать работы по восстановлению живописного убранства обители, которые ведутся под руководством сына Виктора Васильевича — Сергея Филатова.

Войдя в Покровский храм, я увидел вместо рабочих наших клетушек торжественное пространство «Дома молитвы» и почувствовал присутствие в нем души святой княгини Елизаветы, к мощам которой мне посчастливилось приложиться двадцать лет назад в Гефсиманском саду Иерусалима. Осматривая ордынскую усыпальницу, которую св. княгиня готовила для своего вечного покоя и поручила расписать П.Д. и А.Д. Кориным, я проникался уверенностью, что завещание устроительницы сбудется и святые мощи ее вернутся в родные стены.

А в четвертую седмицу Великого поста сподобился я исповедоваться и причаститься Святых Тайн в любимом своем храме. Это было ни с чем несравнимое состояние. Выйдя на улицу и увидев, как преображается воскресающая святыня, я вспомнил день открытия памятника св. княгине Елизавете, с тонким вкусом и изяществом исполненного В.Клыковым, и еще раз убедился в непреложности Божественного провидения. То был светлый праздник, ознаменовавший начало воскресения святыни, возвращение в обитель ее основательницы и окормительницы.