Православное сознание и китайский мир: от конфликта к диалогу

19-21 сентября 2006 года в Хабаровске состоялась Международная научно-практическая конференция "Христианство на Дальнем Востоке". Конференция проводилась по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия.
Организатор конференции - Хабаровская духовная семинария, при участии Института востоковедения РАН, Московской и Санкт-Петербургских духовных академий, МГУ и Санкт-Петербургского государственного университета и при поддержке Правительства Хабаровского края. Мы публикуем с сокращениями доклад одного из участников конференции, протоиерея Дионисия Поздняева.

Одним из соблазнов восприятия Китая внешним миром всегда была тенденция к построению мнимой реальности, в которой отражались в большей степени мысли европейцев о китайском мире, нежели реальности подлинные. Такие виртуальные образы Китая создаются и сегодня, в том числе, к сожалению, и в современном православном сознании. Встречаются как образы наивно-романтические, поэтизирующие Китай, так и образы враждебного Китая, демонизирующие эту великую страну. На основании этих иллюзорных образов порой строятся удивительные стратегии отношений с Китаем, спектр которых разнится от концепции «Пекин — Четвертый Рим» до идеи крещения китайцев с целью защиты России от мифической «желтой угрозы». Неомифологическое восприятие Китая, акцентированное на поиске опасности и угрозы, не только мешает миссионерской деятельности, но и формирует среду для развития конфликтных взаимоотношений.
С другой стороны, знакомое многим увлечение духовными практиками Востока — важный фактор роста интереса к Китаю, формирующий в обществе, теряющем религиозное сознание, иной миф: миф об обществе конфуцианской гармонии, реализующем стремление к добродетельному и мудрому благобытию человека. Наряду с глубоким научным интересом, направленным на изучение истории диалога Китая и Запада, мы можем наблюдать появление тенденции поиска созвучий и совпадений в методиках духовных практик Китая и христианского мира. Развитие этой тенденции служит укреплению еще одной мифологии о Китае, в которой последний служит символом пути развития традиции, противополагаемой постхристианскому секулярному западному сознанию. Поиск аналогий несхожести России и Китая с Западом своей обратной стороной имеет рост тенденции изоляционизма, чувства собственного превосходства, усиление национализма. В процессе развития этой мифологии православное сознание сталкивается с вопросами об определении границ допустимого соприкосновения с духовными практиками Китая. Подобная «позитивная» мифология при столкновении с подлинными реальностями Китая может породить жестокий внутренний конфликт, ведущий к неспособности к миссионерской деятельности.
Если попытаться в двух словах описать основную характерную особенность современного нам китайского мира, скорее всего, следует использовать выражение «эпоха перемен» или «эпоха перехода». Экономические, социальные, культурные сдвиги, происходящие в Китае, по своим масштабам, пожалуй, не знают себе равных в истории. Основные проблемы сегодня лежат не в области социологии или экономики, их корни — в разрушении привычной системы ценностей, кризисе веры (как в индивидуальном плане, так и в масштабах всего общества). Сегодня Китай — возможно, даже острее, чем остальной мир, — стоит перед проблемой духовного голода. Поиск веры, поиск надежды, поиск смысла бытия не только для многих китайских интеллектуалов, но и для простого народа стал одним из важнейших внутренних мотивов.
Почва для крушения ценностных ориентиров была подготовлена трагической историей Китая в последние полтора века: опиумные войны, полуколониальная зависимость от западных держав, крушение империи, стремительная вестернизация,   коммунистическая революция, эпоха «большого скачка» и так называемой «великой культурной революции» разрушили традиционное сознание Китая. После крушения культа Мао некоторые отвратились от всякого рода веры и поиска ее необходимости, однако большинство в Китае не удовлетворилось идеалами поиска материального благополучия, которые, по определению, не могут быть стержнем ни для существования страны, ни для существования личности. Образовался своеобразный «двойной вакуум»: китайское сознание столкнулось с болезненной проблемой невозможности формулировки адекватного ответа на вызовы современного мира исходя из оснований традиционной китайской мысли или фактически отвергнутых идеалов коммунизма. В новой ситуации христианство оказалось способным дать ответ на фундаментальные вопросы бытия для многих китайских интеллектуалов в большей степени, чем, скажем, даосизм или буддизм.
Вместе с тем, важнейшая черта Китая последних 20 лет — частичное разочарование в «либеральных ценностях», рост настроений традиционализма, попытка обратиться к собственным корням (прежде всего, конфуцианским) для сохранения национальной идентичности. Этот процесс набирает силу, внутри китайского общества сегодня как никогда важна тема противостояния консерватизма и либерализма, в которой консерватизм связывается прежде всего с конфуцианством, национальной традицией. Приоритет тут отдается не поиску
истинного пути, а сохранению национальной идентичности и устойчивой стабильности общества. При этом общество, что характерно для языческого сознания, безусловно доминирует над личностью. Конфуцианство выглядит привлекательным для официальных властей в силу того, что оно базируется на фундаментальных ценностях китайской цивилизации, выступает как инструмент укрепления центральной власти, обладает достаточно хорошими социальными технологиями, с помощью которых бюрократия осуществляет контроль над обществом, а также является гибкой системой, способной к кардинальной корректировке своих собственных принципов. При всем сказанном, конфуцианство, однако, не решает проблемы духовного голода в Китае.
80-е годы стали периодом развития и роста всех религиозных течений в КНР (в том числе и сектантского толка), однако рост христианства был и остается самым стремительным. Сегодня ни одно из религиозных течений Китая не является доминирующим, число христиан в Китае составляет около 5—6 процентов от всего населения страны, буддистов — около 7 процентов. Однако динамика  роста числа христиан удивительна: ежегодно на 13 процентов больше становится как католиков, так и протестантов. В основе этого феномена, уже получившего  название «христианская лихорадка», помимо прочих важных причин стоит особо отметить открытость христианства всем слоям китайского общества. Христианство сегодня в Китае не воспринимается как «иностранная религия» с негативным содержанием такого понятия. Более того, «иностранный» характер христианства отвечает движению Китая в сторону возрастающей открытости внешнему миру под влиянием процессов глобализации, что придает христианству в глазах многих дополнительную ценность. Однако важнее всего, пожалуй, то, что отличает христианство от традиционных религиозных китайских систем: богочеловеческая Личность Христа, вера в Единого Бога, учение о Спасении, благая весть о Спасении, дающая веру, надежду и любовь человеку — вне зависимости от его социального положения.
Православие сегодня мало знакомо китайскому миру, хотя именно православная духовная традиция, являющаяся живым путем к Истине, могла бы стать ответом на поиски китайского духа и сознания сегодня, если была бы открыта китайскому миру и сообщена ему на понятном языке.
Вместе с тем необходимо отметить, что отношение властей Китая ко всем религиозным движениям характеризуется опасением роста влияния религии в обществе. Для властей, осознавших всю значимость религиозной мотивации для личности (шокирующим было понимание готовности людей умирать за веру после событий 11 сентября в США), а также значимость влияния религии на жизнь социума (другим шоком было понимание того, что число последователей секты «Фалуньгун» в считанные годы превысило число членов компартии Китая), основной стратегией построения отношений с религиозными течениями и организациями стала попытка «адаптации религии к социалистическому обществу» и  пресечения неофициальной или подпольной, неконтролируемой религиозной деятельности. Все это определяет в целом ужесточение курса религиозной политики властей КНР в последние годы. На фоне роста всякой религиозной активности в стране такая политика также способна формировать почву для развития конфликтных отношений между религией и властью.
Говоря о китайском мире и православии, необходимо определить те основные линии в китайском сознании, которые определяют сложность, а порой и конфликтность в восприятии православия. Одно из основных препятствий здесь — внутренний мотив, направленный к формированию гармоничной личности и социума (образ «благородного мужа» Конфуция) вне связи человека с Богом. Китайское сознание с его картиной мира, абсолютизирующий природу и космос, ни прежде, во время язычества, ни теперь, в эпоху неоязычества, не знало о поврежденности природы тварного мира и необходимости изменения, преображения этой природы. Попытка создания гармонии вне иерархического отношения к Богу обречена на крушение не только на уровне личности, но и народа. Частный пример катастроф такого рода — крушение коммунистических идеологий как в Китае, так и в России. В стремлении к благобытию и гармонии без Бога — одна из основных сложностей для восприятия православия современным китайским сознанием.
Другой сложностью на этом пути может являться приверженность традициям (хотя такая приверженность в современном Китае далеко не безусловна). Одной из ошибок в проповеди православия может являться апология его значимости в силу принадлежности к системе традиционных для России ценностей. Ценности, традиционные для одной страны, могут не являться ценностями в другой стране.
 Вера ценна не в силу своей традиционности, а в силу своей истинности. Поэтому и слово о Христе должно быть для его возвестителей и слушателей не словом о традиционности и ценности православия для России, а словом об абсолютной ценности служения личности, народа или страны Истине во Христе.
Одной из серьезных конфликтных линий в диалоге православия и китайского мира может стать абсолютизация ценности патриотизма (или национализма), особенно характерная для современного китайского сознания. Это — типичная черта языческого сознания. В современном Китае, в частности, в восприятии властей, православие в силу исторических причин неразрывно связано с Россией. На основании этой связи выстроена концепция о том, что Русская Православная Церковь, поставленная на службу интересам России, в конце XIX — начале XX веков была одним из инструментов колонизации Маньчжурии и колониальной политики России, реализуемой в Восточной Азии. По-видимому, единственной правильной стратегией в развитии диалога с официальным Китаем здесь может быть подчеркивание негосударственного характера Русской Православной Церкви и относительности ценности патриотизма, отражающейся в православной экклезиологии автокефалии поместных Церквей (для Китая прообразом такой Церкви является Китайская Автономная Православная Церковь). В Китае не может идти речь о присутствии Русской Православной Церкви. Даже православное русское национальное меньшинство Китая может быть паствой лишь Китайской Автономной Православной Церкви.
Хотелось бы особо подчеркнуть общую проблему в методологическом подходе к диалогу о духовных ценностях между Россией и Китаем. Богооткровенная Истина не может быть признана равноценной даже самой высокой  философии человека. Реальный, подлинный диалог возможен при признании неравнозначности, неравноценности духовных традиций — и это относится ко всем формам диалога, будь то диалог христианско-исламский или христианско-буддистский. Прямота такого диалога и его честность подразумевают не уважение чужого заблуждения, а уважение права личности на свободу веры и выбор убеждения, даже неистинной веры или ложного убеждения. Такое отношение несет в себе гарантию предотвращения конфликтов и создает почву для реального, немифологизированного диалога цивилизаций, высшей целью которого является не расплывчатое «взаимное обогащение», а познание Истины и ее воплощение в нашем мире.
Если говорить о диалоге между Русской Православной и Китайской Автономной Православными Церквами, то важнейшими здесь видятся сферы духовного образования и подготовки клириков, а также наше сотрудничество в решении вопроса о признания Китайской Автономной Православной Церкви вселенским православием. Китайская Автономная Православная Церковь, фактически полвека лишенная архипастырского и пастырского окормления, вряд ли сможет без братской помощи восстановить среду для полноценной церковной жизни своей паствы. Ближайшую помощь ей призвана оказать именно Русская Православная Церковь, имеющая богатый опыт восстановления церковной жизни в самых разных ее областях.