Православие на телевидении: в поисках стиля и жанра
1 ноября в рамках фестиваля православных СМИ «Вера и слово» пройдет круглый стол, посвященный проблемам телевидения. Своими мыслями о современном положении и перспективах православного телевидения с читателями «ЦВ» делится одна из участниц фестиваля.
Сегодня мы наблюдаем все более активное вовлечение Православной Церкви в процесс информационного обмена с использованием средств массовой коммуникации. Это явление вполне закономерное и необходимое. В нем заинтересована и Церковь, и светское общество.
Одна из первых проблем, с которыми сталкиваются журналисты-практики, — неготовность широкой аудитории к разговору о религии. Потенциальная аудитория телевизионных программ о вере и Церкви крайне неоднородна. Каждый из ее сегментов требует особого подхода и длительной работы по освобождению от штампов, формировавшихся всю предыдущую жизнь.
Несмотря на различия в отношении к Церкви, отечественную аудиторию объединяет прошлое. Будучи хорошо знакомы с коммунистической идеологией и ее методами пропаганды, пережив период перестройки и гласности с его контрпропагандой, люди привыкли не верить ни правительству, ни средствам массовой информации и вместе с тем находиться под их постоянным воздействием. К журналистам, вчера пропагандировавшим достижения отечественного шоу-бизнеса, а сегодня демонстрирующим свою религиозность и традиционные взгляды на культуру, зрители относятся с недоверием.
Еще одним фактором, затрудняющим развитие религиозного вещания в нашей стране, становится то, что отечественные телевидение и радиовещание формировались как СМИ тоталитарного государства. В этом государстве существовала своя религия — марксизм-ленинизм. Создавая ее, руководители партии использовали многие методы и приемы воздействия, которые веками оттачивала Церковь для проповеди христианства. У коммунистов был свой бог (и даже в трех лицах) — Маркс, Энгельс, Ленин. Их портреты были идеализированы настолько, что приобрели формальное сходство с иконами: тоже отражали «духовный образ» и «чуждались натурализма». Главным «жрецом» коммунистического бога был Сталин. Партаппарат занял место священнослужителей, съезды КПСС выполняли функцию Церковных Соборов. У коммунистов были свои «святые», «жития» которых знали почти наизусть даже ученики младших классов. Эти «святые» тоже отдавали жизнь за веру... в победу коммунизма. Праздничные демонстрации внешне напоминали крестные ходы. Советские песни, как когда-то церковные гимны, отражали основные «догматы» новой религии. Принятие в октябрята и пионеры должно было, как таинство Крещения, знаменовать присоединение маленького человека к этой новой религии. Гимн Советского Союза должен был стать для граждан «Символом веры». Советское радиовещание и телевидение призваны были стать своеобразным «амвоном», с которого произносило свои проповеди новое «священство».
Политические, экономические, социальные и прочие реформы, окончательно развалившие советский миропорядок, предложили новую идеологию: культ «гражданских свобод» и «потребительских ценностей». На западе этот культ практически полностью подменил собой христианское мировоззрение, а на нашей почве он быстро превратился в культ вседозволенности. Сегодня и власти, и общество осознали глубину той бездны, на краю которой оказалась, в частности, молодежь, строившая свою жизнь по моделям, предлагаемым телевизионной продукцией постсоветского периода. Теперь уже не только Православная Церковь, но и светское общество опасается той духовной и культурной экспансии, которая сопровождает глобализационные процессы в культуре и транслируется телевидением.
Таким образом, Церковь и светское общество решают сегодня во многом сходные проблемы: как человечеству сохранить свободу выбора жизненных ориентиров, разнообразие в творчестве и традиционные культурные и религиозные ценности, не отказываясь от поисков взаимопонимания и использования научно-технических достижений современного общества.
Телевидение сегодня во многом формирует образ жизни населения. Однако внутри православного сообщества есть очень разные точки зрения по поводу целесообразности использования телевидения в деле христианской миссии. Ряд богословов и церковных публицистов (а вслед за ними и значительная часть священства и верующих) воспринимают телевидение как серьезную помеху духовной жизни людей. В качестве главной опасности одни называют способность телевидения унифицировать, обезличивать людей, делать их похожими друг на друга. Другие акцентируют внимание на том, что современная цивилизация вообще и телевидение в частности высокотехнологичны, а православие, напротив, принципиально нетехнологично, у него нет готовой схемы поиска Истины и спасения, которую можно было бы предложить людям, а значит, его истины трудно распространять с помощью масс-медиа. Велика опасность, что религиозное вещание, так же как и любое другое, будет унифицировать зрителей, диктовать им стереотипы «православного внешнего облика», «православного поведения», «православного отдыха» и т.д. Массовое сознание любит простые ответы, а в православии много сложностей, противоречий, неясных вопросов, споров. На пути к эфиру все они будут упрощаться, терять свою глубину.
Внешне наиболее благополучно ситуация выглядит в информационном вещании. За два последних десятилетия светские журналисты успешно освоили церковную терминологию, однако они так и не попытались вникнуть в суть происходящего в храмах, чтобы быть в состоянии концентрировать внимание зрителей не только на политических аспектах происходящего, но и на духовных вопросах.
Другой пример — использование религиозной тематики в создании программ методом «инфотейнмента» (information+entertainment, «информировать, развлекая»). Образцом такой новости может служить сюжет в программе «Страна и мир» от 24.05.2004 (в день празднования святых Кирилла и Мефодия, День славянской письменности). Поскольку никаких из ряда вон выходящих событий не предполагалось, журналистам пришлось «придумывать сенсацию», оживив телевизионными средствами достаточно старый конфликт между сторонниками перевода богослужения на русский язык и апологетами сохранения языка церковно-славянского. В своих комментариях корреспондент не стал поддерживать позицию какой-либо из сторон, а предложил зрителям самим сделать выбор между ними. Для этого он дал один и тот же репортаж о событиях праздничного дня сначала с комментариями на русском, а потом на церковно-славянском языке (видеоряд в обоих случаях был одинаковый). С профессиональной точки зрения такой прием можно считать находкой. Однако с этической точки зрения она оказалась далеко не безупречной.
Нетрудно было предсказать варианты реакции аудитории на этот эксперимент. Кому-то авторский ход мог показаться оригинальным и остроумным, а о глубине проблемы они и не задумались. Для людей, не владеющих церковно-славянским, эксперимент мог стать доказательством того, что воспринимать богослужебный язык тяжело, так что лучше переводить все на современный русский язык. Еще одна часть аудитории могла расценить этот репортаж как оскорбление святыни, поскольку вообще-то церковно-славянский язык никогда не употреблялся для бытовых нужд, а был языком таинства (об этом, кстати, корреспондент не сообщил), так что его использование в телевизионной программе недопустимо.
Разумеется, с проблемой смещения акцентов в «чужих» информационных материалах о своей деятельности сталкиваются не только священнослужители. Точно так же масс-медиа рассуждают и о проблемах экономики, политики, науки, морали, искусства, вообще обо всех традиционных ценностях нашей цивилизации. Более того, широкие зрительские массы, так же, впрочем, как и подавляющее большинство интеллектуалов, часто просто не могут понять то, о чем сообщают с экранов эксперты и журналисты. Для того чтобы вникнуть в смысл некоторых «аналитических» передач, недостаточно обладать общей эрудицией, надо быть профессионалом в данной, конкретной области знаний. Уровень современного общения на телеэкране с аудиторией, будь человек в кадре гостем, знаменитостью или хорошо тренированным телеведущим, подразумевает как данность свободное владение любым предметом, о котором идет речь. Зритель чаще всего понимает не объяснения специалистов, а лишь резюме, которые делают журналисты. Причем эти резюме обычно рассчитаны на эмоциональное, а не на интеллектуальное воздействие на аудиторию. Присутствие же в программе экспертов становится лишь фоном, своеобразным «знаком качества», подтверждающим право журналиста на выводы. Постепенно аудитория привыкает к такому методу подачи информации и начинает воспринимать его не только как современный, доступный, но и единственно возможный.
Создатели общедоступного православного канала, о необходимости которого так часто говорят в последнее время, должны будут отказаться не только от пошлых развлечений, сцен насилия и эротики в эфире. Они вынуждены будут отказаться и от ряда общепринятых законов программирования вещания, от тех телевизионных жанров, которые максимально приспособлены, чтобы транслировать чуждый православию взгляд на мир, от современных методов съемки и приемов монтажа и т.д. Взамен всего этого придется предложить что-то свое, но такое, что не оттолкнет аудиторию, но позволит постепенно открывать перед ней глубины не только культурной традиции, но и церковной догматики. От того, каким телевизионным языком и какими словами об этом будет рассказано, зависит выполнимость поставленной перед Церковью задачи проповеди христианства в современных условиях.
Еще один способ информирования общества о позиции Церкви по социально значимым вопросам — участие священников в ток-шоу. Однако и в этих программах возникают уже названные выше проблемы. Разговорное шоу вне зависимости от сложности и специфики обсуждаемой темы должно быть в первую очередь зрелищем, поэтому внимание аудитории заостряется на несущественных, но ярких деталях и конфликтных ситуациях. На обсуждение основополагающих, сложных понятий времени не отводится. Однако для ведения продуктивного обмена мыслями необходимо, чтобы люди говорили «на одном языке». При этом священнослужитель и его оппонент оказываются в разных положениях. Первый владеет не только богословской, но и светской терминологией (большинство священников, регулярно мелькающих в эфире, имеют кроме семинарии высшее светское образование). А его собеседник, даже весьма образованный, когда разговор переходит на богословские вопросы, с трудом понимает, о чем идет речь. Эта вполне естественная ситуация (советское образование не давало возможности овладеть хотя бы общими представлениями о религиозном взгляде на мир) вызывает раздражение и у него самого, и у большей части зрителей, и совместный поиск истины часто превращается в огульные обвинения против Церкви. Попытки священнослужителей «в двух словах» объяснить понятия, требующие веры и глубокого осмысления, воспринимаются аудиторией в штыки, за ними видится надоевшая всем демагогия.
«Языковой барьер» — проблема труднопреодолимая не только в эфире, но и в повседневной жизни священнослужителей, отвечающих на множество вопросов людей, впервые приходящих в Церковь. Немаловажен и тот факт, что ток-шоу — это обмен равноценными «частными мнениями». Однако в христианстве есть темы, по которым не только у мирянина, но и у священнослужителя просто не может быть никого «частного мнения». Разумеется, когда в ходе ток-шоу обсуждаются не богословские, а общественно-политические вопросы, священнослужитель, участвующий в разговоре, может не провоцируя конфликт высказывать и частное, и общецерковное мнение по какому-либо поводу.
Миссионерские программы, создаваемые православными журналистами для людей, интересующихся вопросами веры, — предмет отдельного разговора. Их задача состоит не в том, чтобы информировать зрителя о новостях церковной жизни, а в том, чтобы показать им на ярких примерах преимущества христианской жизни. Перед создателями подобных программ встает необходимость поисков жанра, который позволил бы справиться с поставленной задачей максимально эффективно. Для достижения поставленной цели вряд ли стоит посвящать аудиторию в тонкости церковной политики, церковной истории и даже церковного искусства. Зрители гораздо больше нуждаются в простых и понятных объяснениях основ христианства через ответы на насущные вопросы: как жить сегодня по десяти заповедям, как понимать евангельские притчи, как с помощью христианства преодолевать проблемы повседневной жизни?
Методы воздействия на зрителя, которые создатели православных программ могут использовать в своем творчестве, отшлифованы столетиями развития церковного искусства. Их оценил еще основоположник теории информационного общества канадский ученый Маршалл Маклюэн, написав, что «русским достаточно адаптировать свои традиции восточной иконы и построения образа к новым электрическим средствам коммуникации, чтобы быть агрессивно эффективными в современном мире информации... Русские не проявили в своей пропаганде никакой изобретательности и работы воображения. Они просто делали то, чему их учили религиозные и культурные традиции, а именно — строили образы» (Маклюэн М. «Понимание Медиа: Внешние расширения человека». — М., 2003. С. 394—395).
Продолжая разговор о религиозном искусстве, необходимо вспомнить, что одним из важнейших методов, которыми традиционно пользовались иконописцы для создания образов, были каноны, которые Маклюэн воспринимает, как совокупность приемов воздействия на массы. Однако для церковных художников, составителей житий святых и гимнотворцев их использование было особым способом богопознания. Церковные каноны, как в искусстве, так и в церковной жизни в целом, облекают догматическое учение в форму норм, которым должно следовать церковное общество. Они являются образцом, правилом, выражают истину, но не в абсолютной форме, а применительно к историческому бытию Церкви. Следовательно, канонические положения могут применяться, сообразуясь с преходящими обстоятельствами современного церковного бытия.
Канонами традиционно охватываются различные области церковного искусства: иконопись, архитектура, музыка, литература — а также обыденная жизнь членов Церкви. Исстари церковный свод правил регламентировал важнейшие моменты жизни и творчества, однако оставлял место для свободной творческой интерпретации.
Создание канонов для религиозных телевизионных передач сегодня — насущная необходимость. Они должны регламентировать не только способы интерпретации священных текстов и основ вероучения, но и содержать перечень форм, методов и приемов отражения жизни, не искажающих, а выявляющих ее духовную составляющую. Разумеется, эти каноны не могут быть догмой для всех, кто затрагивает вопросы веры и Церкви в своих программах. Но они должны стать обязательными для тех, кто хочет вести разговор со зрителем от имени Церкви.
Как правило, разговор о каноне воспринимается современным зрителем как предложение о введении системы запретов. Однако это совсем не так. У программ, сделанных методом «инфотейнмента», тоже существует свой канон. Он достаточно подробно изложен в учебниках для телевизионных журналистов. Этот канон, бывший обязательным для сотрудников популярной телепрограммы «Намедни», позволял зрителям сразу опознавать в эфире сюжеты «школы Парфенова». Такой канон есть и у создателей программ «Би-би-си», да и вообще у каждой авторитетной телевизионной и радиокомпании. Собственно, канон — это основа стиля того или иного канала. Аудитория должны иметь возможность по внешним признакам отличать достоверные религиозные программы, отражающие взгляд Православной Церкви на проблемы современности, от программ, тиражирующих личные мнения ее авторов на духовные темы — точно так же, как она отличает иконы от лубочных картинок.
Однако создание такого канона — дело будущего. Он должен удовлетворять всех создателей религиозных программ, не стеснять их творческие поиски, позволять им вписываться в стили разных каналов, продолжая работать в едином направлении служения обществу, посредничества между светским миром и Церковью. Такие нормы, прежде чем стать каноном, должны «созреть» внутри православного журналистского сообщества. В форме своего рода «иконописного подлинника» они могут появиться лишь после длительного периода совместных дискуссий богословов, журналистов, критиков и исследователей. Пока такие дискуссии еще практически не начинались. Так что о едином стиле религиозного телевидения говорить пока еще рано.
|
