Молодежь в Церкви
По просьбе ряда православных публицистов в редакции «Церковного вестника» состоялся круглый стол, посвященный проблемам молодежи. Обмен мнениями затронул ряд важных тем: что представляет собой портрет поколения, каковы особенности миссии в молодежной среде, что мешает молодежи прийти в Церковь. В дискуссии приняли участие Кирилл Фролов, пресс-секретарь Союза православных граждан, публицист Ольга Курова и философ Аркадий Малер. Вел круглый стол ответственный редактор ЦВ Сергей Чапнин. Подвести итог дискуссии мы предложили известному миссионеру игумену Сергию (Рыбко). Сокращенная версия дискуссии представлена ниже.
Сергей Чапнин: В этом году значительно увеличилось количество публикаций на тему «молодежь в Церкви», развернулись жаркие дискуссии. Тем не менее до сих пор нет внятных ответов на принципиальные вопросы: во-первых, насколько реальной, ненадуманной является сама проблема «молодежи в Церкви». И, во-вторых, если обсуждение этого вопроса отвечает задачам Церкви, то насколько верно выбран круг тем для обсуждения и, если угодно, сама интонация разговора.
Я думаю, что разговор о молодежи необходим. Перед нами остро встала проблема преемства церковной традиции. Миллионы людей, пришедшие в Церковь, ко Христу, не имеют возможности в личном общении воспринять ту церковность, которая отличала поколение наших дедов и отцов. Ситуация осложняется еще и тем, что выросло несколько поколений, оторванных от русской традиционной культуры. И здесь возникают справедливые опасения: не привнесет ли эта молодежь в Церковь мирской дух, чуждый церковной традиции?
Кроме того, разговор о молодежи невозможен без оценки того, какой вклад молодежь вносит сегодня в церковную жизнь. Было бы непозволительным упрощением говорить, что круг проблем здесь ограничивается воскресными школами и преподаванием основ православной культуры. Да, еще обсуждается проблема рок-культуры, но нельзя забывать, что это лишь одна из молодежных субкультур.
Можно ли говорить о том, что идет полноценная дискуссия? Или мы оказались в ловушке: ведем странный разговор, обращенный изнутри одной субкультуры (прицерковной), к другой — молодежной. Мы говорим не о личностях, не о человеке, приходящем в Церковь, не о человеке перед Христом, а о каких-то движениях, группах, несущих разную социальную, политическую, культурную нагрузку. Не поможет ли нам прояснить тему молодежи в Церкви последовательный отказ от обсуждения и осуждения субкультур и переход к размышлению о том, что значит быть человеком, ищущим Бога в современном мире?
Кирилл Фролов: В этой дискуссии поражает очень категоричный тон некоторых публицистов, пытающихся говорить от имени Церкви. Мол, у нас подрастает «плохое поколение», человек порой виноват уже тем, что молод. Такой разговор не принесет плодов. Нужна молодежь в Церкви или не нужна — это не вопрос для серьезной дискуссии. Если мы думаем о будущем, она, конечно же, нужна. Надо говорить о тенденциях в современной молодежной среде и не оценивать их с точки зрения миссионерской стратегии.
И в самой Церкви уже сформировалась прослойка 30-летних «тягловых лошадок». Среди них есть яркие и очень интересные люди, которые ведут большую работу практически во всех синодальных отделах, в православном общественном движении.
Нельзя говорить штампами: «хорошее поколение» или «плохое поколение». У нас есть личный опыт, но его никто не пытается обобщить, и, к сожалению, нет никакой серьезной статистики по проблеме молодежь и Церковь. Здесь важно дать слово самой молодежи и прислушаться к нему. Есть немало людей, которые горят желанием что-то сделать в Церкви, у которых еще не опустились руки. И им хорошо бы помочь организовать диалог со священноначалием. Привлекать, публиковать — потому что очень важно сохранить горение в человеке.
К чему сегодня стремится молодежь? Я бы назвал две важных тенденции в молодежной среде: стихийный национализм и стремление к успеху. Стихийный национализм — это реакция, порой слабо осознанная, на расчленение тысячелетнего государства и реальное положение русских не только в новых независимых государствах, но и в самой России. И второе — стремление к достатку. В нем нет ничего предосудительного, и нечего разговаривать на языке «христианского» коммунизма и пропагандировать бедность и нищету как норму православной жизни.
Ольга Курова: Да, дискуссия о молодежи находится в тупике. Многим кажется, что среди молодых до сих пор актуальна «скандальная» статья диакона Андрея Кураева о том, что православный человек может делать карьеру. На самом деле те, к кому она относилась, уже выросли и живут своей жизнью. К сожалению, многих из них мы упустили на определенном этапе, не помогли воцерковиться, потому что не успевали отвечать на вызовы конкретного поколения.
На мой взгляд, в 90-е годы среди молодежи были распространены две основные тенденции. Первая выражалось в том, что многие молодые люди очень жестко стали делать карьеру, работая по 24 часа в сутки. Они понимали, или скорее чувствовали, что идет передел собственности и надо попытаться принять в этом участие. Все разговоры были только о деньгах. Многие мечтали уехать за границу и сделали это. И в то же время у большой части молодежи была совершенно противоположная реакция на происходящее — эскапизм, погружение в «альтернативную» реальность. Кто-то ушел в неформальные движения, а для кого-то таким эскапистским вариантом, к сожалению, становилась Церковь. Тогда в Церковь пришло много людей, для которых это была форма бегства от общества. Люди интеллигентные приходили в храм, надевали сапоги и косоворотку, начинали там работать сторожем или звонарем, и больше ничего от жизни не хотели. Значительная часть молодых монахов, увы, тоже относится к этой группе.
Сейчас мы видим совершенно другую молодежь. Во-первых, нет такого массового, жесткого желания денег и больше ничего. Все-таки жизнь стала стабильнее. Есть более или менее нормальная работа, которая не требует круглосуточной отдачи, поэтому остается время на какие-то интересы. И я бы сказала, что поколение 2000-х более думающее, в нем больше людей, которые ищут для себя какую-то жизненную философию, интересуются литературой, искусством. У современной молодежи опыт 90-х не вызывает симпатии, не служит для нее идеалом. И с ней надо работать как-то по-другому. Делать акцент уже не на карьеру, а на общее гармоничное развитие человека — ищущего, увлекающегося.
К.Ф.: Уникальность нынешнего времени в том, что можно делать карьеру, не поступаясь христианскими ценностями.
О.К.: Это уже не требует быть столь же беспринципным, как те, кто начинал бизнес в 90-е.
К.Ф.: К сожалению, для нового поколения характерны нулевые знания о мире Церкви. И я считаю, что большая часть ответственности за это лежит не на Церкви вообще, а на нас, православных людях. Мы совершенно не думаем о том, как исправить эту ситуацию, фактически не пишется апологетической литературы, «богословия для чайников». Почти нет людей, которые пишут и говорят о том, зачем верить, зачем и почему нужна Церковь.
Надо прекрасно понимать, что воскресная школа не является центром катехизации. Воскресная школа предназначена для детей воцерковленных родителей. Более того, сейчас я вижу признаки свертывание молодежной работы в Церкви. Если раньше были такие дискуссионные трибуны, как молодежные съезды, то сейчас их нет. И количество домовых храмов в вузах не увеличилось. Еле-еле где-то что-то открывается. То есть утрачиваются коммуникативные связи с поколением 2000-х. Хотя это люди мыслящие и готовые послужить Церкви и России. Сейчас семейные ценности резко выше котируются, чем в 90-е годы.
О.К.: В последние годы появился такой феномен, как «книжные» или даже «интернет-православные». Часто встречаешь на каком-нибудь мероприятии, или, например, в «Живом журнале» человека, который читал святителя Григория Паламу, прп. Симеона Нового Богослова, знает разные научные издания, и думаешь: наверное, такой продвинутый знаток творений Святых отцов уж точно ходит в храм, причащается. И очень удивляешься, когда узнаешь, что в храм-то этот человек не ходит или бывает там очень редко, и все его православие сводится к интеллектуальному чтению и обсуждению прочитанного в сети. А реальная церковная жизнь его пугает, там «приходская субкультура», пресловутые «злые бабки в черных халатах», «обрядоверие» и т.п. Многим, и особенно — молодым интеллектуалам, очень трудно перешагнуть через все это на пути воцерковления.
С.Ч.: Это важный тезис. Что такое информационное общество? Это общество, в котором доминирует теоретическое знание. Практических знаний и практического опыта минимум, но безграничные возможности для получения теоретического опыта. Ты можешь участвовать в мировой политике, обсуждать макроэкономику России, можешь обозревать всю историю Церкви, всех святых отцов целиком, но когда тебя спрашивают, как это соотносится с твоей жизнью или что ты сумел сделать сам, оказывается, что здесь пустое место. И количество таких людей, которые готовы все обсуждать, но не способны ни на какую практическую деятельность, будет только расти. Это просто базовая характеристика того общества, в котором мы живем.
К.Ф.: Необходима отлаженная система работы с людьми, которые тянутся к Церкви. Они должны воцерковляться не вопреки, а благодаря усилиям Церкви. Среди тех, кто не может войти в церковную ограду, многие хотели бы это сделать. Но сегодня их отталкивает от Церкви не столько ее строгий нравственно-аскетический идеал, сколько околоцерковная субкультура с ее надуманной конспирологией, фантастическими проектами «полной изоляции» России, «опричной монархии» и так далее. Преодолеть эту преграду можно только в том случае, если снова и снова повторять: неизменными остаются догматы Церкви, все остальное — политические, культурологические, поколенческие и прочие предпочтения — это область свободы.
С.Ч.: Получается, что есть церковная культура, основы которой, как мы бы очень хотели, изучали дети в школах, но человек, который приходит в Церковь, первым делом сталкивается не с ней, а с какой-то другой «культурой» — немножко злобной, немножко страшной, и довольно неряшливой, — от которой люди интеллигентные скорее отталкиваются, но которая легко всасывает людей малограмотных в самом общем церковном смысле слова.
О.К.: В качестве конкретного примера можно привести ситуацию с так называемыми «толкиенистами». Это движение существует в разных городах России, и само по себе оно нравственно нейтрально. Да, конечно, при желании можно и в клубе любителей аквариумных рыб углядеть «тайный заговор», но это уже из области психиатрии. Молодые люди увлекаются трудами Толкиена, литературой по истории Средних веков, кельтологией. Люди начитанные, среда интеллектуальная. Там много студентов престижных вузов, людей думающих. Многие молодые москвичи через это движение приходят в католичество, благодаря налаженной связи с костелом святого Людовика, — там их встречают доброжелательно, и они по цепочке приводят туда друзей. С православными приходами дело обстоит сложнее. Толкиенисты боятся, что их там не примут — из-за ролевых игр, необычной одежды, фенечек. Но как только среди них проходит слух, что такой-то батюшка исповедует «наших», к нему готовы ехать хоть на край света. А вот в Санкт-Петербурге многие толкиенисты становятся неоязычниками. Все потому, что у православных нет организованной миссионерской работы в этой молодежной среде.
Очень печально, когда вкусовщина становится главным критерием церковности. «Они поют под гитару о Христе, догматических ересей у них нет, но мне чисто эстетически не нравится, как они поют, и, следовательно, это неправославно», — говорят некоторые православные публицисты. Но нам нужны православные молодежные объединения, неформальные клубы, где царит атмосфера творчества, читают стихи, поют песни собственного сочинения, — без этого приходская жизнь будет серой и непривлекательной.
Сейчас некоторые околоцерковные издания пытаются навязать нам идею, что в Церкви будто бы идет страшная борьба между «консерваторами» и «либералами», «фундаменталистами» и «обновленцами». На самом деле ничего подобного нет. Как метко выразился один священник, «в Церкви есть четкое противостояние между теми, кто готов что-то делать, и теми, кто категорически делать ничего не хочет». Когда бездельник видит, что рядом кто-то проявляет активность, то тут же старается шлепнуть по рукам. Вот отсюда и рождаются все дискуссии, будь они о частоте причащения, необходимости храмов в спальных районах или проповеди на рок-концертах. Такие разные проблемы, но у всех них один корень: есть люди, которые свою инертность и бездействие хотят оправдать идеологически и даже догматически.
Аркадий Малер: На мой взгляд, проблема православного миссионерства в современной России заключается в том, что в церковно-общественной среде доминирует искаженная интерпретация православия как «этнографического культа». Этот культ породил собственную субкультуру, но при этом он претендует на особый статус в государстве — не по праву Истины, а по праву «срока давности». В результате к православию относятся не как к универсальной богооткровенной религии, а как к «народной религии», со всеми вытекающими последствиями — неуважением к догматике, отсутствием интереса к Священному Писанию и т.д. Поэтому когда ищущий человек приходит в Церковь, он часто имеет риск оказаться не воцерковленным, а «осубкультуренным», помещенным в то маргинальное «гетто», которое сознательно выстраивается вокруг того или иного прихода. Простите, но здесь придется покритиковать наше духовенство и активистов многих церковно-общественных групп. Без их снисходительного отношения эти маргиналы не имели бы никакого шанса на успех. Мне нередко приходилось выслушивать и от священников, и от православных политиков жалобы на то, как им тяжело иметь дело с нашими «неоопричниками», отпугивающими от Церкви любых мыслящих и образованных людей. Но когда я говорил им, что и не надо иметь дело с этими людьми, они отвечали мне что-то вроде «у нас нет других писателей». Но я считаю, что лучше не иметь никакой поддержки, чем иметь такую, которая тебя дискредитирует. И если бы позиция нашего духовенства по этим вопросам была более четкой и недвусмысленной, не было бы почвы для возникновения подобных проблем.
Основные миссионерские усилия, на мой взгляд, должны быть направлены на молодежь. Если сегодня Русская Православная Церковь поставит своей задачей работу с молодежью, то через десять-двадцать лет мы получим политическую и культурную элиту, для которой ее православная идентичность не будет дискутируемым вопросом.
Между тем от некоторых православных публицистов приходится слышать, что миссионерская деятельность в молодежной среде — это необязательная и неприятная работа. Но опаснее другое — подобное «антимиссионерство» часто выдается за историческую особенность русского православия, и есть те, кто принимает это за чистую монету.
К.Ф.: Сегодня существует достаточно широкое сообщество молодых православных интеллектуалов, которых можно назвать «поколением 17 мая», ибо воссоединение Русской Церкви и стало торжеством здорового консерватизма. Эти молодые люди имеют ясное догматическое сознание, являются сторонниками активного миссионерства и политической адекватности. Эта молодежь не боится новых людей в Церкви, отвергает «ревность и зависть», ибо состоятельна и самостоятельна. По мере сил эти молодые люди трудятся сегодня на благо Церкви.
|
