День Десантника

— Георгий Иванович, насколько значим, с вашей точки зрения, духовный облик солдата?
— Для солдата очень важно иметь духовный стержень и веру. А почему это важно? Иногда мы говорим о физическом совершенстве человека, но забываем, что подлинный фундамент человеческого бытия — в его духовности. Если этот духовный стержень есть, если он крепкий, то на него можно нарастить и физическое совершенство, и интеллектуальное. Это особенно важно для солдат.
И Суворов, и Кутузов, и многие другие русские полководцы придавали большое значение моральному, духовному облику русского солдата. Они умели возбудить в нем чувство личной ответственности за Родину. Тем самым боевой дух укоренялся именно в духовном чувстве. К великому сожалению, мы утратили этот опыт. Сегодня мы стараемся, благодаря Церкви, благодаря нашим священникам, особенно отцу Михаилу Васильеву, который назначен в воздушно-десантные войска, возродить эти добрые традиции. Главная цель — помочь русскому солдату, чтобы он мог осознанно делать то, что ему приказывают. А когда человек делает что-то осознанно, то и качество работы, естественно, повышается.
— Вы упомянули о деятельности отца Михаила. Что бы вы, как командующий, отметили в работе военного священника?
— Во-первых, отец Михаил научился разбираться в людях. Он чистый душой и высоко порядочный человек. Солдаты видят это, и это привлекает их. То, что Патриарх поручил ему быть священником воздушно-десантных войск, очень его вдохновляет. Он наравне с солдатами делает все, что приходится делать нашим десантникам, и поэтому пользуется у них авторитетом. Допустим, они едут в Чечню — и отец Михаил там постоянно бывает; он с ними выполняет миротворческие функции в Боснии, ходит по горам в Абхазии, даже совершает прыжки с парашютом. Он с ними везде: и в поле, и в казарме, в горе и в радости. И это, конечно, дает ему право сказать, что он действительно духовный наставник многих солдат наших славных воздушно-десантных войск. Он пользуется колоссальным авторитетом среди солдат.
— Были ли в вашей жизни события, наполненные особым духовным смыслом?
— Мне запомнились два момента, которые сыграли в моей судьбе решающую роль. Когда мне было лет 10—12, я, городской житель, приехал к своей бабушке в деревню. Однажды, когда бабушки не было дома, я был один, в дверь постучалась цыганка с ребенком и говорит: «Сынок, мой мальчик голодный, дай ему кусочек хлебушка». Я завожу ее в дом, открываю шкафчик. А в шкафчике лежали полбуханки черного хлеба и маленький кусочек сала, — мы жили очень бедно. Цыганка говорит:
«У меня маленький мальчик, дай мне, пожалуйста, половину черного хлеба и половину сала». И я отрезал по половине и того, и другого и отдал ей. Она гладит меня по голове и говорит: «Сынок, спасибо, ты очень добрый, тебя ждет счастье, тебя ждет удача». Потом она ушла. Но так она меня настроила, что я сижу радостный. Приходит бабушка и спрашивает: «Как ты, внучек?» Я говорю: «Бабушка, я сделал доброе дело. Я цыганке отдал полбуханки хлеба и половину куска сала». Она бросается к шкафчику, смотрит — точно. Села и плачет. А потом говорит: «Наверное, ты сделал правильно. Ведь всю жизнь была у русских заповедь: “Сделай доброе дело, зачтется”». И вот с тех пор я уже прожил большую жизнь, сталкивался со многими людьми, и очень много было разных «пограничных» случаев — когда можно сделать, а можно и не сделать. Но я всегда помнил бабушкину заповедь: сделай доброе дело. И я почти всегда склонялся к тому, чтобы помочь человеку, сделать доброе дело.
Бабушка у меня была верующая, а отец с матерью были современными людьми, но церковные праздники соблюдали, у нас всегда был шикарный стол на Пасху, мы этого всегда ждали. Отец и мать всегда с уважением относились к верующим, и это уважение передали и нам, детям. Нас трое сыновей было. И постепенно это уважение — не могу сказать, что оно переросло в веру, это процесс, наверное, длительный, и мы не можем бросаться из резкого неверия и советского атеизма в веру... Я должен сам достичь этого, постепенно прийти к вере. Но я всю жизнь, как и мои родители, отношусь к ней с огромным уважением.