Победитель конкурса

В каждом доме, в котором принимали священника, служили краткий праздничный молебен с чтением Евангелия и поминовением о здравии всех живущих в доме. Батюшка брал с собой запасные Дары и одновременно мог исповедовать и причащать людей, не ходивших в храм по состоянию здоровья, и детей.

10 июня подведены итоги конкурса пасхальных рассказов «Праздников Праздник», организованного интернет-журналом «Право- славие и мир» совместно с  газетой «Церковный вестник». Победителем стал Владимир Зыкин из города Жуковский (Московская обл.). Воспоминания о том, как в послевоенные годы праздновалась Пасха на Вятской земле, являются драгоценным свидетельством о  глубокой и живой вере русского народа. Его рассказ мы публикуем с небольшими сокращениями.

Пасха Христова... с детства такой любимый, светлый, радостный, самый большой Праздник, названный в каноне «праздников праздник и торжество торжеств».

Подготовка к нему начиналась Великим постом. С начала поста забывали все развлечения, музыкальные инструменты, на которых бабушки иногда играли в свободное время. Теперь они по вечерам пели великопостные тропари «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче...» и другие песнопения, готовились к предстоящим службам. Во второй половине поста начиналась уборка в доме. Белили стены, печь, стирали занавески, мыли окна, приводили в порядок комнаты и кухню. Уборка производилась в сенях и на улице.

Заключительная подготовка к празднику начиналась в Великую субботу после Литургии. Бабушки, возвратясь из храма, разделывали тесто, делали большой пирог с рыбой или повидлом, маленькие пирожки, слойки, топили печь, где это все выпекалось. Куличи делали редко, поскольку это трудоемкий процесс, нужны различные специи, которые не всегда были в доме. В первые послевоенные годы не было хорошей муки, использовали муку грубого помола из пшеницы, выращенной на своем огороде, выпечка из нее получалась серой. Пасху не делали из-за недостатка времени, готовили творог со сметаной и изюмом. Для окрашивания яиц использовали чугунок или другую подходящую емкость, в которую клали яйца, луковую шелуху, заливали воду и ставили на ночь в остывающую печь. К утру яйца были сварены и покрашены. Цвет их не всегда был ровным, могли быть пятна от прилипавшей шелухи. К 8–9 часам вечера все заканчивалось, и бабушки шли в храм.

Мои первые воспоминания о богослужениях относятся к 1948 году, когда я впервые побывал на ночной службе. В нашем храме в то время служил иеромонах Серафим (Суторихин). Отец Серафим был особый батюшка, каких теперь мало. Он совершал службу с большим духовным подъемом, его голубые глаза сияли, они были полны слез. У  него был хороший бас, он любил хоровое пение, сам обучал певчих, а когда было возможно, выходил из алтаря на клирос и пел вместе с хором. В службе он был безотказным, а вообще был человеком общительным, эрудированным, с людьми, приходившими к нему, мог говорить на любые темы. Диаконом в храме служил мой крестный отец Александр.

В Великую пятницу в 2 часа дня служили вечерню с выносом Плащаницы. При пении тропаря «Благообразный Иосиф» о. Серафим совершил вынос Плащаницы из алтаря, я и еще один мальчик шли впереди со свечами в небольших подсвечниках, стихарей на нас не было, так как по нашему росту их в храме не нашлось. Все прошли на середину храма, где Плащаница была установлена на приготовленное для нее место. После прочтения о. Серафимом канона и проповеди, при пении «Приидите ублажим Иосифа Приснопамятнаго» все молящиеся стали подходить и прикладываться к Плащанице.

Пасха в том году праздновалась 2 мая, снег растаял, было сухо. Пасхальная ночь была темной, в ней было что-то таинственное, словно сама природа ждала Великого события. На втором ярусе колокольни зажгли разноцветные фонарики. В  округе было около 20 деревень, приходили люди из более отдаленных мест, так как храмов было мало, поэтому наш храм был полон молящихся.

Службу я стоял в алтаре. После полунощницы о. Серафим при закрытых Царских вратах и завесе запел тихим голосом стихиру «Воскресение твое Христе Спасе», при повторном, более громком пении завеса была открыта. В третий раз пение стало еще громче, когда были открыты Царские врата, запели все, вокруг храма пошел крестный ход. По окончании крестного хода в притворе было совершено начало утрени и впервые в этом году прозвучал тропарь Пасхи. Двери были открыты, о. Серафим при входе в храм радостно возвестил: «Христос Воскресе!» Душевная радость, в которой пребывал батюшка, в эту ночь увеличилась во много раз. Радость Воскресения Христова он нес постоянно на протяжении всей своей жизни. В Пасхальную ночь он щедро раздавал эту радость всем. Когда он приветствовал: «Христос Воскресе!», все молящиеся с верой в происшедшее отвечали своему дорогому пастырю: «Воистину Воскресе!»

В начале утрени пришел диакон Александр, он был болен туберкулезом, служил редко (это была одна из его последних служб), и все были рады его приходу. На каждой песни Пасхального канона совершалось каждение всего храма, менялось облачение на другой цвет, его комплекты были приготовлены в алтаре. В то время еще было сохранившееся старинное парчовое облачение, священнослужители быстро меняли его и выходили после ектении с очередным каждением по храму. Использовались два кадила, во время каждения готовилось второе. В то время не было заводского угля, использовали свой, который не всегда хорошо горел. Ладан тоже делали сами из еловой смолы с какими-то добавками. Отец Серафим быстро ходил по храму и совершал каждение, из-за величины храма оно занимало много времени. Хор пел канон медленно, чтобы каждая его песнь заканчивалась вместе с каждением.

По окончании канона о. Серафим и присутствовавшие в алтаре запели умилительный ексапостиларий «Плотию уснув, яко мертв Царю и Господи», после которого вскоре следовали стихиры Пасхи, их пел весь храм. Отец Серафим в  алтаре радостно христосовался со всеми. В конце утрени он прочитал огласительное слово святителя Иоанна Златоуста. Он читал его громко, с умилением, призывая всех прийти на пир веры, тех, кто постился от первого часа, и тех, кто пришел в единонадесятый час, ничтоже сумняся, ничтоже бояся.

На Литургии Евангелие от Иоанна о. Серафим читал на греческом и латинском языках, диакон Александр читал на славянском, что для сельского храма в то время было редким явлением. Пасхальная служба закончилась около 5 часов утра.

В том же году в храме произошли большие перемены. В начале сентября скончался диакон Александр, и с этого времени в храме не было постоянного диакона. В конце октября о. Серафим, по приглашению владыки Гурия (Егорова), его давнего знакомого, уехал в Ташкентскую епархию, где местом его служения стал храм Георгия Победоносца в городе Самарканде.

В начале 1950 года настоятелем храма был назначен только что рукоположенный иерей Константин Гулин, прослуживший у нас до 1982 года. Ему было 50 лет, он прошел всю войну, был серьезно ранен, в священники пошел по обету. Он имел только начальное образование, но был довольно грамотным человеком, хорошо знал славянский язык, читал без ошибок в словах и ударениях. Его проповеди были просты и понятны сельскому жителю. Он полностью сохранил устав и традиции, сложившиеся при о. Серафиме, служил с большим усердием, истово.

Во время учебы в Быстрицкой семилетней школе я не мог бывать на Пасхальных богослужениях, так как моя мать работала учительницей. После поступления в 8-й класс средней школы в поселке Торфяной я стал каждый год на Пасху ходить в свой храм, стоял на клиросе или в алтаре. Большая часть молодежи и школьников считала своим долгом пойти в эту ночь в храм и на крестный ход. На подходах к храму учителя обеих школ устраивали засады, не пропускали школьников, но дети все равно проходили в храм, если не к началу службы, то вместе с крестным ходом. Иногда учителя выгоняли школьников из храма даже во время богослужения, записывали фамилии учащихся, после чего следовала их «проработка» в школе. Слава Богу, что наш классный руководитель С.А. Кротова доносительством не занималась, и если видела кого-то из учеников, то не обращала внимания, а позднее в школе, ссылаясь на свое слабое зрение, говорила, что никого не видела. Находясь в храме, она считала своим долгом поставить свечу к Плащанице.

Пасхальная служба при о. Константине не претерпела никаких изменений, на каждой песни канона следовало каждение всего храма и смена облачения. Отцу Константину помогал Георгий Яковлевич Жаворонков: подавал кадило, зажигал трисвещник, они вдвоем пели в алтаре. После прочтения огласительного слова Иоанна Златоуста о. Константин читал послания Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, Вятского архипастыря и приветствие архимандрита Серафима из Самарканда, который никогда не забывал поздравить свою бывшую паству, его поздравления всегда приходили вовремя. Евангелие на Литургии о. Константин читал на славянском языке. К концу Литургии меня клонило ко сну, но я старался его отгонять. Служба заканчивалась в начале шестого часа утра.

Возвратившись домой, мы с бабушками немного разговлялись и ложились спать. Один раз, придя из храма, мы увидели, что на выпечке, разложенной на столе и закрытой сверху, спокойно спит кот, который нашел себе теплое место, но ни к чему не притронулся.

Утром после отдыха разговлялись всей семьей «постившиеся и непостившиеся», ждали прихода батюшки, чтобы славить. Был в то время на вятской земле прекрасный обычай: на Рождество и Пасху священник обходил свой приход и славил, с ним ходили два-три человека, один шел впереди и отмечал дома (ставил крестик на воротах), где ждали священника. Во время обхода продавались свечи, крестики.

В первый день Пасхи, отдохнув после службы, славили в селе, в последующие дни — в деревнях. Обход деревень в приходе занимал около двух недель. В каждом доме, в котором принимали священника, служили краткий праздничный молебен с чтением Евангелия и поминовением о здравии всех живущих в доме. Батюшка брал с собой запасные Дары и одновременно мог исповедовать и причащать людей, не ходивших в храм по состоянию здоровья, и детей. После молебна хозяева угощали всех славивших, и они шли в следующий дом. Бывая в домах, священник ближе знакомился с прихожанами, больные хотя бы два раза в год могли бывать на богослужении и причащаться.

Праздник продолжался, родственники и знакомые ходили друг к другу в гости. Виноводочные изделия не всегда были доступны большинству сельских жителей, работавших в колхозах за мизерную плату, поэтому на праздники они делали брагу — напиток сладкий, но коварный, неопытный человек мог ошибиться в своих возможностях. Старые люди делали деревенское пиво, очень вкусное, не сравнимое с тем, которое продавалось. Технология его приготовления была сложной, лишь немногие имели необходимое оборудование и умели его делать.

Для детей основным развлечением в пасхальные дни были качели. Их устраивали во многих домах. В то время возле домов были большие крытые ограды. У ограды были одни ворота со стороны улицы, а другие в огород, в ворота могла свободно пройти лошадь с телегой. Крыша ограды была высокая, двухскатная. Качели привязывали к балке посередине ограды, брали длинную толстую доску, на которую могли сесть 5–6 человек. Когда качели взлетали вверх, к крыше, дух захватывало. Днем качались дети, а вечером их сменяли взрослые с гармошкой, песнями, частушками. В  1948 году появилась песня «Одинокая гармонь», которую пели все. В нескольких местах села пожилые и молодежь плясали под гармошку.

Когда в селе Быстрице построили клуб, то в фойе плясали, а в зрительном зале танцевала молодежь. В рабочие дни Светлой седмицы мы качались в свободное время после школы, а взрослые — вечером после работы.

Очень часто с Пасхой совпадала весенняя распутица, разливались реки и речки, низина перед нашим домом заполнялась водой, и по этому «озеру» мы катались на соседской лодке. Сохранялся тот же принцип: днем катались дети и школьники, вечером — взрослые.

Праздник проходил весело, весь народ ликовал, недаром в Пасхальном каноне есть такие слова: «Веселыми ногами, Пасху хваляще вечную». Не припомню, чтобы на Пасху в селе случилось какое-то серьезное происшествие или несчастный случай — вероятно, Бог охранял людей, и они, понимая серьезность праздника, не позволяли себе лишнего.

Хрущевское наступление на Церковь и последующие годы сильно изменили традиции празднования Светлого дня. В 1960 году местные власти «в целях пожарной безопасности» (в 300 метрах от храма находились скотные дворы) запретили зажигать свечи во время крестного хода в Пасхальную ночь. Поэтому крестный ход прошел в полной темноте. А через месяц в деревне Берег сгорел свинарник с его обитателями. В том же году священникам запретили славить на Рождество и Пасху, ходить в дома больных и умирающих для причащения и напутствия. Так атеистические власти пытались возвести стену между духовенством и паствой, вся церковная жизнь ограничивалась стенами храмов. Этот «порядок» просуществовал до 1988 года.

Ликвидация «неперспективных» деревень, миграция сельских жителей, особенно молодежи, в города прервала связь поколений, нарушила традиции. Теперь в праздник в селе трудно услышать гармошку, обилие различных акустических средств сделало людей потребителями музыкальной продукции, сами они играть разучились.

Сегодня ушли в прошлое атеистические власти с их идеологией, Церковь обрела подлинную свободу и пользуется заслуженным авторитетом у властей и народа, но порядки, установленные в прошлом, живы до настоящего времени. Давно пора нашему духовенству выйти из стен храмов и возродить традицию хождения со славой на Рождество и Пасху, стать ближе к верующим, два раза в год освящать их дома. Теперь нет множества разбросанных деревень, население сосредоточено в крупных центрах, у многих батюшек есть машины. Что же мешает возрождению хорошей и нужной традиции — отсутствие указаний «сверху» или что-то другое? Самое трагичное то, что старые больные люди, нередко прикованные к постели, годами остаются без причащения, умирают, зачастую не успевая это сделать перед своей кончиной.

Дай Бог, чтобы нашлись на вятской земле священники-подвижники (какими были о. Серафим и о.  Константин), которые пошли бы в дома прихожан и возродили древний обычай.

Владимир Зыкин, г. Жуковский Московской области